Молодой польский националист Томаш Моцейчук прогремел на все постсоветское пространство после того, как получил по мордам за оскорбительное высказывание в эфире российского телеканала ТВЦ, заявив, что «русские живут в говне».
Еще до инцидента на российском ток-шоу с Моцейчуком было записано интервью, которое пришлось дополнить вопросом о последнем инциденте.
Полученная оплеуха не стала уроком для поляка. Он настаивает, что был прав и до сих пор не отказывается от своих слов.
«Псевдопатриоты орут, что украинские нацисты убивают детей в Донбассе, а потом идут в магазин, покупают порошенковские конфетки и таким путём спонсируют «хунту», которая за эти деньги может покупать оружие и патроны для «геноцида мирного населения Донбасса». Извините, но мне кажется, что наши деды воевали против нацистов, а не покупали у них конфетки, помогая таким путём вооружить Вермахт. Пойдем дальше…Средняя зарплата в «бомжацкой Румынии» превысила среднюю зарплату в России. Как это возможно?» — настаивает Моцейчук.
Однако польский националист не так прост, как его представляет большинство зрителей. Еще три года назад он симпатизировал Евромайдану, но, побывав в Киеве и в зоне карательной операции на Донбассе, отрекся от поддержки бандеровцев.
…После школы Томаш учился в Польско-японской высшей школе компьютерных технологий. Это элитное учебное заведение было создано в Варшаве после договора между Польшей и Японией. Пришлось ему поработать в Голландии и Великобритании. После вместе с родным братом они открыли магазин в Познани, торговавший медицинским оборудованием.
События зимы 2013-14 г.г. в Киеве круто поменяли жизнь Томаша. Если до него он просто интересовался Украиной, сочувствовал ее стремлению к евроинтеграции, то Евромайдан его, польского националиста, считающего Россию природным и историческим врагом его родной Польши, заставил в январе 2014 года отправиться в столицу Украины. В последней он видел естественного союзника Польши в борьбе с «русским империализмом».
— Я тогда не знал русского языка, и как все поляки получал информацию о событиях на Евромайдане из информационных выпусков ВВС, Newsweek и других западных СМИ. Они, конечно же, все были настроены антироссийски.
7 января 2014 года я собрал в Познани митинг. Пришло 100-150 человек. Мы стали собирать для украинцев на Майдане теплые вещи, лекарства, деньги. Мы отправили два грузовика, чтобы собранную гуманитарку можно было довезти в Киев, и поехал. Правда, на границе машины задержали.
На Евромайдан я попал 12 января вечером. Всю ночь провел в разговорах с людьми. Так как русского я, повторяю, не знал, то мы общались на смеси английского с польским. Люди, с которыми я общался, говорили мне, что они хотят демократию; что они против коррупции; что они против шовинизма; что они хотят в Европу. Говорили, что они и против Бандеры, что бандеровцы это всего лишь маргиналы. И я им поверил.
Я заметил, что на Евромайдане были в основном украинцы из Львова и Киева, в общем, из Западной и Центральной Украины. А вот евромайдановцев из Донецка и Восточной Украины я не встречал.
Мы в Польше знаем, конечно, о том, что Украина расколота; что Запад настроен проевропейски, а Восток – пророссийски. У нас даже в 90-х политологи даже предполагали такие сценарии, как конфликт между западной и восточной частями Украины. Так что я тогда обратил внимание, что не встретил никого с Востока Украины.
Тогда же я впервые обратил внимание и на бандеровские черно-красные флаги на Майдане. Познакомился с радикалами из «Правого сектора» и футбольными фанатами. Но мне тогда казалось, что те люди, которые выступали под ними, обычные маргиналы, и что это ни в коем случае не мейнстрим. Я даже не подозревал, что часто мной слышимый лозунг «Слава Украине!» — «Героям слава!» — это бандеровский лозунг. Но не заметить на щитах многих радикалов нацистские символы 14/88 и кельтские кресты я, естественно, не мог. Позже многие из этих парней, которым тогда было по 18-19 лет, погибнут в донецком аэропорту.
Скажу честно, если бы не эти неонацисты, то кровь тогда на Евромайдане не пролилась. Они хотели ее пролить. Считали, что без этого победу не одержать. Говорили мне, что у них на Евромайдане оружие было.
Ведь те лидеры Майдана, как Яценюк и Кличко, призывали своих сторонников «скакать», а не воевать. В общем, мирный протест в итоге завершился государственным переворотом. Тех, кто убивал людей в конце Евромайдана, мы так и не знаем.
Через ФБ я познакомился с Тарасенко, пресс-секретарем «Правого сектора». Он меня уверил, что он за дружбу Украины с Польшей.
Правда, в феврале 2014 года он дал интервью польской газете «Речь Посполита», в котором заявил, что Польша владеет исконно украинскими землями – если не ошибаюсь — Холмщиной и Подляшьем. На многих в Польше это интервью произвело тягостное впечатление. На меня также. Это был первый сигнал для меня, что в украинской теме что-то не так, но я этот сигнал тогда проигнорировал.
Видел я и выступления на сцене Яценюка, Кличко и Тягнибока. Но, к сожалению, тогда еще не очень понимал, о чем они говорят.
В Киеве я пробыл немного. Остановился в понравившемся мне хостеле недалеко центра города.
Когда на Европейской площади произошли столкновения радикалов с милицией, меня уже не было.
— Ты ведь был в Киеве в первый раз. Что тебя в нем впечатлило?
— Киев меня впечатлил. Я был уверен, что украинцы – это бедные люди, и что Украина – это бедная страна. Но я увидел, что Киев – это богатый город, и люди тут с деньгами. В Киеве было столько дорогих машин, которых нет у нас в Варшаве. При этом поразил контраст: при общей бедности столько богатых людей. Я спрашивал своих собеседников: как такое может быть?
Еще меня впечатлили большие здания. У нас, например, польский парламент очень маленький, а вот здание Кабмина в Киеве меня впечатлило своими размерами.
В общем, я понял, что на Украине не все так плохо.
— А Львов впечатлил?
— Ты знаешь, мой дед – у него фамилия Бараневский – сам родом из Львова. Мои предки 500 лет жили на галицкой земле. Так что Украина для меня почти родина. Я не хочу сказать, что Львов принадлежит полякам, нет, ни в коем в случае, я против того, чтобы менять границы. Просто я воспринимаю Львов как город моих предков. В городе сразу бросается в глаза его австрийское и польское прошлое. Меня впечатлило еще Лычаковское кладбище, мемориал и могил польских орлят, погибших в боях с ЗУНР.
— Когда ты снова отправился на Украину?
— После присоединения Крыма к России, я думал, что украинцы будут сражаться за него. Я думал ехать им помогать, но увидев, что никакого украинского сопротивления в Крыму не было, а украинские солдаты, находившиеся там, прячутся в частях и не хотят воевать с русскими солдатами, я отказался от этой идеи. С Крымом мне все стало понятно. Для меня все это стало шоком.
— Как ты оказался в Донбассе?
— После начала войны. Я читал объявления украинских добровольцев из батальона «Донбасс» в соцсетях – Вконтакте – что у них нет ничего. Особенно не хватало лекарств. Были случаи, что добровольцы умирали от потери крови. Они просили купить в Германии спецбандажи Celox, которые останавливают кровь.
Я ведь торговал медоборудованием, и поэтому мог помочь. Я списался с добровольцами, сообщил им, что в Польше есть Celox, и я могу их привезти в Донбасс.
Мне передали деньги. Я добавил свои. У меня ведь были сбережения, которые я скопил после работы в Голландии и Британии.
Я в мае 2014 года сначала приехал в Киев, потом в Днепропетровск, и на автобусе добрался в Покровское, а там на такси на блокпост украинской армии. Если не ошибаюсь, он был на дороге в Курахово.
Там был детский лагерь «Солнышко», где на тот момент располагалась база «Правого сектора» и батальона «Донбасс».
Помню, как меня поразил разговор с солдатом, стоявшим на блокпосту. Я его на смеси английского с польским спрашиваю: русские идут? А он мне: я сам русский. Это был сюрприз для меня: русский в рядах украинской армии! Тогда я понял, что «не все так однозначно» в этой войне.
Если «Донбасс» был экипирован хорошо – бронежилеты и автоматы, то «Правый сектор» — очень плохо. Многие были с охотничьими ружьями. Но хотели идти на Донецк.
Мне показалось тогда странным, то, что они так плохо экипированы. Не мог понять, почему так, если, как они говорили, их поддерживает народ. Еще мне бросилось в глаза, что у них у всех отличные машины. Я не мог понять, откуда они.
Потом узнал, что это Коломойский (украинский олигарх причастный к многим преступлениям против демократии и прав человека — ред.) оказывает им всем помощь.
Когда я передал Celox, то мне предложили остаться, посмотреть своими глазами, как они воюют.
С «Донбассом» мы поехали на ферму в Великую Новоселку. Там были их база с подвалом, куда привозили похищенных ими людей. На их головах были надеты мешки. Я не знал тогда, что их незаконно задерживают. Просто туда постоянно приезжали сотрудники милиции, и мне казалось, что власти одобряют такую деятельность добробатов. Но потом я понял, что они сами принимали решение, кого похищать. При этом они стали зарабатывать на этом.
Как-то мы приехали на какой-то завод. Мне перед этим сообщили, что едем отбивать у сепаров грузовики с металлоломом. Мол, распилили завод. Мы приехали. Но никаких сепаров там не было. Просто боевики занялись банальным рэкетом. Они предложили заводу свою типа охрану. У нас такое в Польше было в 90-е. Я о тех временах только читал, а теперь увидел их сам.
В общем, боевики из «Донбасса» ставили вопрос так: либо ты платишь деньги «за охрану», либо тебя объявляют сепаром.
Чем больше я с ними был, тем больше я видел у «донбассовцев» машин с донецкими номерами, на которых они ездили. Они их либо крали, либо отбирали у мирных людей. Просто отнимали ключи и документы. Я тогда задавался вопросом: как эти люди будут за Украину, если с ними так поступают. Но хочу подчеркнуть, что далеко не все добровольцы батальона «Донбасс» занимались бандитизмом. Там были и хорошие люди, причем много, которые просто хотели защищать свою страну.
— Боевики из «Донбасса» похищали бизнесменов?
— Да, мне из-за этого вскоре пришлось оттуда уехать. Они предложили принять участие в похищении бизнесмена из Красноармейска Сергея Андрейченко (сейчас он депутат горсовета). Обещали дать денег за это. Но я отказался.
«Донбассовцев», участвовавших в похищении было где-то восемь человек. Они понимали, что это будет рискованно, потому что у Андрейченко чеченская охрана.
Помню обсуждение похищения. У Андрейченко была своя фирма такси. Боевики обсуждали, где у него лежат деньги, и где стоят машины. Они еще хотели, чтобы после похищения жена Андрейченко выплатила им выкуп. У меня был шок. Я сразу понял, что это не борьба против сепаров.
Руководил похищением Саша с позывным Боксер. Он был правой рукой Семена Семенченко (мошенник, депутат нелегитимной ВР Украины, — ред.). Сейчас его «Дырявый» называют. Это он предложил мне участвовать в похищении. Но я отказался и уехал, поняв, что это самые настоящие бандиты.
Андрейченко похитили. Видимо, он выкуп заплатил. Потом я ему писал, что знаю, кто его похитил, и что хочу с ним пообщаться, но он не отозвался на мое письмо. Наверное, не хотел снова поднимать эту тему.
— Еще какие-то интересные моменты в жизни этих карательных батальонов были?
— Я стал свидетелем перестрелки между ними из-за денег. Мол, неправильно поделили. Перестрелка была внутри здания. Стреляли из калашей. Вот тут около окна стою я, а за стеной пули летают. В общем, перестрелка была между разведчиками «Донбасса» и людьми Саши Боксера.
Сашу сильно ранило. Бойцы звонили после перестрелки куда-то своим командирам и спрашивали, что делать. Им сказали, чтобы они вызвали скорую. Она через какое-то время приехала и забрала Сашу.
Когда я уже потом был на базе Нацгвардии под Киевом, мне показали машину Саши – американский «Хаммер». Попросили из авто не выходить, потому что, если меня увидит Саша, то будут проблемы, так как я свидетель всех этих нехороших дел.
— С Ярошем виделся?
— В августе 2014 года. На базе в «Солнышко». Я попросил организовать мне встречу. Он был прост в общении. Обычный человек. Не производит впечатление какого-то Гитлера.
Правда, я говорил с ним по-русски (я к тому времени его уже немного выучил), а он мне отвечал по-украински, хотя я понимал 50% того, что он мне говорил. При этом, как я знаю, он сам из русскоязычной семьи.
Он мне тогда сказал, что у него нет никаких претензий к полякам. Он готов говорить со всеми, готов к компромиссам. Обсуждали мы и Волынскую резню.
Помню, что находившимся рядом с ним радикалам не нравились эти его слова. Я видел, что не нравлюсь им как поляк.
— На каком языке общались добробатовцы?
— «Правый сектор» на украинском, а «Донбасс» по-русски.
— Да. Я чуть было туда в те дни не поехал. Собирался, но меня бойцы отговорили. Сказали: Томаш, не верь заявлениям Порошенко и Генштаба. Там в Иловайске окружение и большие потери.
Многие из тех парней, с которыми я общался тогда, погибли в Иловайске, многие были ранены, кто-то попал в плен. Для меня это был настоящий шок. Скажу больше — я там потерял знакомых, потерял друга. Когда узнал, что они пропали без вести, я понимал, что их больше нет. Тогда и снял известный видео-ответ сепаратистам и Арсену Павлову, который угрожал моей стране. Вскоре решил пойти добровольцем в армию и пройти курс молодого бойца. В декабре, после курса, опять отправился в АТО.
— Общался ли ты с гражданскими на Донбассе?
— Да. У меня наступило прозрение. Я понял, что большинство жителей Донбасса не поддерживают Украину, и что они против Порошенко. Мне об этом, даже зная, кто я такой, многие мои собеседники не боялись говорить в глаза. Так и говорили, что против Евромайдана, хотят присоединения к России, а Украину называли «страной 404».
Сепаров в Донбассе среди мирных жителей было столько, что меня настроенные проукраински мои собеседники предупреждали: Томаш, смотри, будь осторожен, думай, что говоришь – кругом сепары. Так было, например, в Красноармейске, так было в Артёмовске, так было в Дебальцево и в Станице Луганской.
— А с Коханивским, командиром батальона «ОУН» встречался?
— Да. Это было в Песках. Я посетил их штаб, который находился в подвале одного из домов. Там нарисованы на стенах были портрет Бандеры и прочие бандеровские символы. Там были парни из Западной Украины в возрасте 18-19 лет. Были и девушки, что меня поразило. Весь батальон был настроен антироссийски. Они с улыбками на лицах говорили, что сепаров и поддерживающих жителей Донбасса надо убить или выгнать в Россию.
Они производили впечатление быдла. Необразованные, агрессивные, тупые… По моему мнению, это было одно из самых слабых подразделений, воюющих на украинской стороне.
Коханивский бросал своих людей необученных на убой. Они гибли. Как мне говорили его бойцы — сам он на фронт не выезжал. Любил на митингах выступать. Все время апеллировал к христианским ценностям. Он был религиозен.
Побыв там немного, я уехал в 93-ю бригаду, потом в Красноармейск.
— Ты присутствовал при поражении «киборгов» и в Дебальцево?
— Да. В самом аэропорту я не был. Но видел, как вывозили раненых «киборги», как приезжали пополнять запасы. Общался с ними. Говорили, что их предали. Многие рвались им помогать, но приказ был стоять на месте. Это и воспринималось, как предательство.
Во всех местах, где я был, мне говорили: Томаш, мы сначала наведем порядок в Донбассе, а потом пойдем его наводить в Киев.
Около донецкого аэропорта я попадал под серьезные обстрелы. По мне стреляли из танков, из АГС, из «Градов». Я видел, как наступают сепаратисты. Помню, мы сидели в одном доме, и начался обстрел из «Градов». Наш дом снаряд задел, но дом устоял, а вот в соседний дом, где находились оуновцы, он попал. Их присыпало. Пришлось откапывать.
Во время одного из таких обстрелов в окоп попала мина и убила одного молодого парнишку из Житомира. Бои в то время были очень жестокие.
— Поляков встречал в Донбассе?
— В то время было там несколько человек из моей страны. Сейчас они в Польше, и многое переосмыслили. Они поняли, что воевали не за то, за что думали.
— А из «Азова» встречал на фронте людей?
— Да не было их там. Когда в Иловайске у них погиб первый азовец, потом еще один… Они бросили другие батальоны и сбежали в Мариуполь.
— Что тебя поразило на фронте?
— Все пили. Повально. От обычных солдат до танкистов. Помню, когда солдаты, когда вышли из Дебальцево в Артемовск, стали повально пить. Они с гордостью ходили по городу. Мол, мы вырвались. Мне было за них стыдно. Как можно было гордиться тем, что ты сдал свои позиции?
Пьянство было настолько повальным, что местные власти запретили торговать алкоголем.
На площади в Артемовске стоял Ленин. Вокруг него стал гонять танк. Внутри все были пьяными. Жители таким поведением возмущались: вот это «освободители». От всех них самих надо защищаться. На стенах кто-то баллончиком написал что-то против Украины и в поддержку ДНР.
Солдаты понимали, что в городе местные их ненавидят, и это вгоняло их в депрессию.
В казармах не хватало мест. Часть солдат поселили в гостинице «Украина». В номере, где должно было спать два человека, мы спали ввосьмером. Везде вонь. Повально пьянство. Проститутки. Украинские солдаты рассказывали мне, что в Артемовске произошли изнасилования и убийства гражданских.
— А в самом Дебальцево ты был?
— Да, праздновал там рождество с 6 на 7 января. Мне уже тогда солдаты там говорили, что всего не хватает. Нет достаточных укреплений. Жители местные были настроены против Украины. Они не хотели эвакуироваться.
Во время последних дней боев за Дебальцево у меня была связь с солдатами. Когда Порошенко говорил, что Дебальцево держиться, мне солдаты по телефону в панике сообщили, что сепары уже вошли в город.
Я разговаривал с солдатами в Артемовске. Они мне говорили, что когда будут говорить с Порошенко, который к ним приехал, то будут его ругать. Кто-то пообещал Порошенко даже убить.
Но когда украинский президент приехал с наградами и пообещал им деньги, то от этих воинственных настроений не осталось и следа. В общем, все закончилось поражением.
— Ты – польский националист. Считаешь себя русофобом?
— Отвечу немного по-другому. Считаю Ленина предателем России, который по приказу и за деньги немцев организовал в стране майдан и гражданскую войну во время, когда Империя принимала участие в Первой Мировой Войне. Ленин, по моему мнению, был иностранным агентом, которого надо было расстрелять, но почему-то этому человеку построили сотни, если не тысячи, памятников на русской (и не только) земле. А что если бы Гитлер в 1942 году отправил в Москву своего агента для организации майдана и гражданской войны на тылах? Вы бы его назвали героем и построили ему памятники? Я против Ленина, Сталина и СССР. Мне больше нравятся Российская империя, царь, Врангель, Колчак. И сейчас я могу задать вам вопрос — кто является русофобом, тот, который защищает Россию и царя или тот, который по приказу и за деньги немцев уничтожает Россию?
— В интернете появились разные скриншоты с твоими радикальными высказываниями.
— Это цена популярности. Я был к этому готов. Мне пытаются доказать, что я еврей, гей, нацист, пророссийский, антироссийский, агент Кремля, агент Госдепа. Это дурдом. Поверьте и передайте русским девушкам — я не гей и, кстати, я не против, чтобы найти себе жену в России. Вот это будет интересно — «русофоб» женится на русской женщине!