Гибридная война: информация как оружие

В последние пару десятилетий СМИ, специалисты, политики и досужие обыватели все активнее обсуждают информационные войны. Возник даже термин «гибридная война», предполагающий композитное военное столкновение, в котором информационная составляющая является главной, а остальные виды военных действий (в том числе и вооружённые столкновения регулярных армий или парамилитарных группировок) обеспечивающими.

В принципе, информационные войны велись всегда. Сколько существует человечество, столько отдельные его группы конфликтуют между собой. И каждый участник конфликта доказывает, что именно он прав, честен, справедлив, а противник его – собрание всех возможных грехов и пороков. Основные технологии, применяемые в информационном противостоянии сегодня, не только массово использовались в Первую мировую войну, но были описаны ещё Макиавелли.

Кстати, в связи с исторической древностью современных информационных технологий некоторые эксперты-любители, справедливо отмечая в Российской и Великой французской революциях некоторые черты современных цветных переворотов, приходят к ложному выводу, что эти революции также являлись цветными переворотами.

Мы можем выделить два крупных отличия между революциями доинформационной и информационной эпох и цветными переворотами постинформационной эпохи. Причём здесь речь идет только о технических и технологических отличиях. Сущностные отличия революции от цветного переворота мы в данном случае не рассматриваем.

Во-первых, в революциях прошлого, как и в войнах, информационная составляющая играла обеспечивающую роль. Массы надо было собрать, организовать и бросить на штурм «старого порядка», ради достижения всеобщей справедливости. Однако вопрос о власти решался силой, путём прямого военного столкновения вооружённых отрядов «старого порядка» и «нового мира». Как правило эти столкновения (независимо от возможного первоначального успеха «нового мира») перерастали в гражданские войны, растягивавшиеся на годы и даже на десятилетия, в ходе которых революции могли по нескольку раз сменяться реставрациями.

В новых условиях, силовое обеспечение процесса тоже присутствует. Однако отряды боевиков и провокаторов никогда не бывают достаточно сильными, чтобы на деле долго противостоять даже регулярным полицейским силам, не говоря уже об армейских подразделениях. Вооружённое столкновение, бывшее целью революций прошлого, как единственный способ решения вопроса о власти, является в ходе цветного переворота нежелательным эксцессом. Провокации призваны не стимулировать конфронтацию, а создать нужную информационную картинку. В целом, силовой ресурс цветного переворота, равно, как и участники «мирных уличных акций», всего лишь создают информационный повод. Информационная составляющая является главной в цветном перевороте. Информационное оружие (а вовсе не резиновые дубинки и не пушки, танки, самолёты) решает вопрос о власти. Все остальные применяемые средства играют обеспечивающую роль.

Отсюда характерная особенность. Информационная кампания в отдельных, особо благоприятных случаях, может решить вопрос о власти в ходе цветного переворота, самостоятельно. В то же время, ни силовой ресурс, ни привлечённые на площади граждане, добиться победы переворота без играющего ведущую роль информационного ресурса не могут.

Во-вторых, в революциях прошлого захват власти (переворот) являлся целью информационной кампании. В нынешних условиях, цветной переворот является лишь одним из многих средств достижения цели – одним из составляющих информационной кампании. Сама же она может не вести к перевороту, продолжает решать свои цели после переворота и может достигать необходимых результатов помимо переворота.

Например, в Сербии цветной переворот происходил, а в Греции его не было. Тем не менее, политические и экономические результаты для обоих государств примерно одинаково катастрофичны. Причём, если бы в Греции, не удалось добиться желаемого результата исключительно средствами информационного воздействия, то цветной переворот там обязательно бы произошёл.

Часто говорят, что информационная война заняла место обычной из-за появления ядерного оружия, которое сделало невозможным столкновение между великими державами. Это справедливо лишь частично.

Во-первых, человечество было шокировано разрушительной силой новых систем вооружений и огромными потерями армий и мирного населения ещё в Первую мировую войну. В результате Второй мировой войны такого шока не было – возник эффект привыкания.

Во-вторых, ядерное оружие применялось во Второй мировой войне, причём разрушительна сила использованных боезарядов вполне коррелировала с результатами, достигавшимися в ходе бомбардировок Токио, Дрездена, Гамбурга ВВС США и Великобритании, с использованием обычных бомб.

В-третьих, самолёты стратегической авиации – практически единственные носители ядерных бомб до конца 50-х годов, не могли обеспечить гарантированное поражение цели, прикрытой глубоко-эшелонированной ПВО. Причём СССР вообще практически не имел шансов поразить объекты на американской территории. США и Великобритания, в свою очередь, имели шанс прорваться к некоторым целям в глубине советской территории, но не могли гарантировать, что нанесут СССР неприемлемый ущерб, который парализует его экономическую, политическую и военную системы.

То-есть, до появления межконтинентальных ракет, речь шла о возможности более разрушительной, чем прежняя, но принципиально от неё не отличающейся войны в Европе.

В-четвёртых, военные всех ядерных государств планировали, планируют и будут планировать войну с использованием ядерного оружия. Так что утверждение о её принципиальной невозможности некорректно.

Скорее, на первом этапе (с конца 40-х, по 60-е годы) до достижения военного паритета между СССР и США, военная активность Вашингтона сдерживалась отсутствием уверенности в достижимости победы, опасением утратить контроль над Западной Европой и желанием накопить побольше, более разрушительных зарядов, чтобы гарантировать победу, без крупных издержек.

Это обусловило выход на первый план информационных технологий, которые тогда, впрочем, всё ещё рассматривались, как обеспечивающие. Их задача заключалась в том, чтобы сдержать рост и распространение авторитета СССР в мире, на период, пока Запад не будет гостов воевать. А также создать в западном обществе образ СССР-врага, который обеспечил бы поддержку войны народом.

Однако уже к концу семидесятых годов, когда человечество находилось на переходе от информационной к постинформационной эпохе, стало очевидно, что информационное оружие способно решать те же проблемы, что и обычные вооружённые силы, но дешевле, эффективнее и с меньшими издержками. В конце концов, США проиграли войну во Вьетнаме, а СССР – в Афганистане именно на информационной площадке.

Информационное оружие оттеснило с первого плана обычное просто по причине своей большей эффективности, в том числе и разрушительности.

Вспомним Украину. Непосредственные последствия двух цветных переворотов (2004-2005 и 2013-2014 годов) были не такими уж разрушительными. В первом случае дело обошлось несколькими странными самоубийствами и парой десятков тысяч увольнений госслужащих. Во втором, первоначально порядка двухсот – двухсот пятидесяти убитых и тысяча-две раненных и покалеченных плюс несколько уничтоженных административных зданий. На втором этапе несколько десятков тысяч убитых и раненных, потерянный Крым и две разорванные фронтом гражданской войны области.

На фоне сокращения населения с почти 52 миллионов в 1994 году до менее, чем 45 миллионов в 2014 году и 32-35 в 2017 году, а также полного финансового и экономического коллапса, распада структур государственной власти и административного управления, непосредственные последствия обоих переворотов не кажутся такими уж устрашающими. Между тем, мы видим, что сокращение численности населения, резко ускорившееся после второго переворота, началось за десять лет до первого. То же можно сказать и о проблемах экономического развития и финансовой системы.

Перевороты, особенно второй, катализировали идущие процессы, но не они послужили их причиной. Все эти процессы начались и шли в рамках информационной атаки на Украину, которая явилась логическим продолжением информационной атаки, разрушившей СССР. Значительной части украинских избирателей и подавляющему большинству представителей правящей элиты удалось внушить превратное представление о своих правах, обязанностях и, главное, интересах.

Благодаря этому, граждане Украины, поддержавшие майдан, сейчас констатируют, что во всех своих проявлениях жизнь после переворота стала хуже, а власть оторвалась от народа так, что бедному Януковичу и не снилось. И тем не менее, тут же заявляют, что майдан был правильным решением ибо они «обрели свободу». В чём заключается их свобода они сказать не могут, но это виртуальное обретение компенсирует им все реальные потери.

Точно так же не в результате переворотов и не в результате гражданской войны родилось противостояние Востока и Запада Украины. Не только Запад желал, как рекомендовала в 2004 году Тимошенко «обнести колючей проволокой Донбасс», Восток не с не меньшим энтузиазмом рассуждал о границе по Збручу, отделении Галиции и т.д. Подчеркну, не враждебность стала результатом гражданской войны, но гражданская война результатом враждебности.

Сама же враждебность между Востоком и Западом Украины возникла в результате продуманной, спланированной и долговременной информационной кампании. Простые галицийские хлопцы и девчата, до начала 90-х мечтавшие приехать в Киев или Харьков, выучить русский язык, вступить в КПСС и, если повезёт, перебраться в Москву, не просто так ни с того, ни с сего почувствовали себя солью земли с тысячелетней историей и начали навязывать всей Украине свой галицийский суржик (с активным словарём из 500 слов) и дикие в своей первобытности, уходящие корнями в язычество, хуторские развлечения. Им объяснили, что это модно, креативно, справедливо.

Ющенко ещё не начал толком свою президентскую избирательную кампанию в 2004 году, а украинские СМИ запестрели статьями о том, что его будут (заметьте только будут, а они уже знают) обвинять в том, что он сельский националист, а на самом деле он патриот, придерживающийся консервативных народных ценностей. Кстати, на данном примере мы можем увидеть как легко негативные коннотации сменяются позитивными при смене терминов, при том, что формулируется одна и та же мысль.

Спровоцированная культурно-языковая агрессия Запада Украины, вызвала запаздывающий, но от этого не менее резкий ответ Востока. К началу 2000-х годов страна ментально раскололась и двинулась прямиком к гражданской войне. Доставшийся в наследство от СССР относительно высокий уровень жизни, образования и квалификации позволили растянуть процесс перехода от холодной гражданской войны к горячей на 15 лет (с конца 90-х, по 2014 год), но постоянное информационное воздействие, не позволило обществу остановиться и достичь компромисса. Как только подросло и вступило в активную жизнь поколение, воспитанное на «европейских ценностях», носительницей которых по умолчанию признавалась Западная Украина, последние барьеры цивилизованности, сдерживавшие конфликтную волну упали и орды диких «европейцев» бросились «огнем и мечем» насаждать свою трайбалистскую культуру.

Обращаю внимание, что в связи с политической инфантильностью украинской элиты и неструктурированностью общества, информационная кампания, организованная, десятилетиями осуществлявшаяся против Украины и добивающая её сейчас не была технически сложной.

Надо понимать, что никто не будет тратить даже такие относительно небольшие деньги, не преследуя определённую выгоду. Бонусом Запада в данном случае был отрыв Украины от России (разрушавший производственные связи, в том числе и в сфере ВПК и ослаблявший конкурентоспособность обеих экономик). США ослабляли Россию, как военно-политического конкурента, Европа рассчитывала получить достаточно большой рынок сбыта своей продукции и параллельно уничтожить те отрасли украинской промышленности, которые могли бы эффективно конкурировать с европейскими производителями.

Две последние задачи вступали в логическое противоречие, поскольку уничтожение основ украинской экономики, ликвидировало в стране платежеспособный спрос и, следовательно, украинский рынок оказывался непривлекательным. Но сразу это было незаметно.

Исходя из этой цели и реально существующих на Украине предпосылок, были выбраны основные направления информационной атаки.

Галиция подошла идеально. Этот, поздно присоединённый и бедный регион ощущал определённую чуждость по отношению к остальной Украине. Кроме того, Галиция долгое время (около 600 лет) входила в состав различных европейских империй. Таким образом, населению данной провинции было проще всего внушить, что они являются составной частью Европы. В 90-е годы, сразу после распада СССР, ЕС было не сложно представить как рай земной, не имеющий альтернативы ни в ближайшем, ни в более отдалённом будущем. Следовательно, вступление в ЕС – цель всего человечества, а Украина в целом и Галиция, как её локомотив, находятся к этой цели ближе других, например, ближе русских.

С учётом того фактора, что Галиция – сельская окраина промышленной страны, получаем синергетический эффект политического галицизма, поражённого мессианским комплексом. Галичане, ещё вчера ощущавшие себя гражданами второго сорта, внезапно поняли, что они самый, что ни на есть первый, а то и высший сорт. Они – европейцы, призванные европеизировать своих русифицированных восточноукраинских братьев. Ну а поскольку ничему, кроме галицийского суржика и сельских традиций они научить не могли, именно это и стало основой украинской европеизации и новой украинской культуры. Поэтому Гоголь и Бузина – писатели городские, непонятные и ощущающие кровное родство с Россией, оказались для них врагами хуже «имперского» Пушкина или «антиукраинского» Булгакова. В последних галичане видели обычных врагов (неукраинцев), а в первых предателей украинства.

Галичане захватили власть на Украине задолго до переворота. Промышленные элиты Юго-Востока, озабоченные междоусобной борьбой за домны, шахты, ГОКи, порты и прокатные станы, с лёгкостью и без сожаления отдали националистам образование, культуру, науку, средства массовой информации. Они считали, что раз у них заводы и деньги, то и власть у них. Но уже в 2004 году им показали, что власть не у того, у кого деньги и полномочия, а у тех, кто контролирует средства массовой информации. Первый майдан донецкие элиты проиграли, даже не успев осознать что происходит. Им просто по телевизору сообщили, что ни больше не власть.

Для того, чтобы парализовать все усилия власти поставить под контроль информационное пространство перед вторым майданом, оказалось достаточным запустить всего несколько полупрофессиональных интернет-каналов, которые, в критические дни, с помощью находящихся в гуще событий стримеров-энтузиастов, информационно напрочь забивали неповоротливые центральные СМИ (к тому же ещё и поражённые саботажем).

Итак, малообразованный, сельский элемент, поражённый мессианской идеей вступления в Европу и ради неё готовый на всё, контролирующий государственные системы образования и информации, а также внешнеполитическое ведомство, начинает оказывать определяющее влияние на внешнюю и внутреннюю политику ещё до своего формального прихода к власти. Естественно, что когда для формального продвижения к «европейским ценностям» необходимо было отказываться от целых кластеров украинской промышленности (в том числе и за счёт принятия неадекватных внешнеполитических решений), галичане были совсем не против. К тому же, со временем они получили поддержку выросшего и размножившегося киевского, харьковского, днепропетровского и донецкого «креативного класса» — офисного планктона, работавшего на промышленников Юго-Востока, но с детства убеждённого пропагандой, что его настоящее счастье в «евроинтеграции».

Конечно, ликвидация экономики Украины, в угоду призрачной «евроинтеграции» не могла происходить вовсе уж без сопротивления политической и экономической элиты Юго-Востока. Но парадокс в том, что борясь с галичанами за сохранение национальной промышленности, они сами ощущали себя ретроградами, лежащими на столбовой дороге человечества к счастью. Именно поэтому Янукович спокойно рассаживал по тюрьмам пророссийских активистов, когда они ему мешали (они же не европейцы), но боялся пальцем тронуть галицийских «европейцев», когда у них в руках появилось оружие и они двинулись его убивать.

Итак, что мы видим?

Дешёвая, на ¾ проведённая за счёт внутриукраинских ресурсов информационная агрессия, за счёт правильно избранных точек приложения основных усилий, надёжно уничтожала бы украинское государство и без переворота, решая следующие задачи:

• депопуляция;
• снижение квалификационного и образовательного уровня;
• разрушение общественного согласия, стимуляция противостоящих групп к радикальным шагам;
• деиндустриализация.

То, что дважды информационная агрессия против Украины принимала форму майдана, объясняется не столько потребностями конкретно украинского случая (здесь все задачи решались несколько дольше, но надёжнее и спокойнее без всяких майданных эксцессов), сколько общим геополитическим противостоянием. Киевские майданы были направлены не на качественное изменение украинской ситуации, а на создание проблем России. То есть, в данном случае, элемент информационной войны против Украины, становился одновременно элементом информационной войны против России.

Этот переход очень важен, поскольку изначально постсоветское пространство рассматривалось Западом как единый кластер с определяющим российским влиянием. Задачей всех последовательных информационных кампаний на постсоветском пространстве являлись: лишение России союзников, ограничение её собственной территорией, геополитическое унижение, подрыв экономической и внутриполитической стабильности и, в конечном итоге, разрушение российского государства руками граждан России, так же, как разрушение украинского было осуществлено руками граждан Украины.

Поэтому сейчас мы наблюдаем в отношении России абсолютно ту же стратегию информационной войны, которая была применена к Украине.

Во-первых, ведётся поиск социальной, общественной, политической или этнической группы, которая могла бы стать базовой для легализации прозападной информационной платформы.

Во-вторых, поддерживаются абсолютно все оппозиционные действующей власти силы. Не важно они патриотические или коллаборационистские, правые или левые, демократические или тоталитарные. Главное требование – оппозиционность. Их постоянно, хотя и безуспешно пытаются координировать.

В-третьих, дискредитация власти любой ценой. Для этого используются и провокации, и распространение лживой информации, и ложные трактовки реальных фактов и т.д.

В-четвёртых, осуществляются постоянные попытки создать внутри России влиятельный альтернативный информационный кластер. Используется и блогосфера, и интернет-издания и интернет-видео, и социальные сети, и действующие официальные центральные и региональные СМИ. Задача этого кластера, перехватить у лояльных СМИ формирование картинки реальности. Заставить общество поверить, что оно живёт в столь ужасных условиях, что никакая цена, заплаченная на изменения, не может быть слишком высокой.

Пока что информационная агрессия против России буксует в двух местах. В России нет компактно проживающего, охваченного мессианским духом и крайне мобильного (как территориально, так и социально) сообщества, сродни украинским галичанам. Благодаря этому база внутренней пятой колонны размыта и она работает не как единый кулак, а растопыренными пальцами. Часто оппозиционеры ведут ожесточённую не только межпартийную, но и внутрипартийную борьбу.

Второе – в России пока не получается создать взаимосвязанную группу влиятельных (пользующихся доверием) СМИ, которые выступали бы с прозападных позиций. Таких проектов много – тысячи, а может быть и десятки тысяч, но ни один из них на сегодня не стал хоть сколько-нибудь влиятельным. А те, которые имеют хоть небольшой потенциал, надёжно контролируются государством.

Без выполнения этих двух условий успешная информационная агрессия против России невозможна. Любой случайный информационный успех должен быть поддержан, усилен и конвертирован в политические дивиденды. Без единой информационной сети и единой оппозиционной структуры это невозможно.

В связи с этим, в последние годы, центр приложения основных информационных усилий против России переносится с либерально-западнических, на лево-патриотические оппозиционные движения. Впрочем, предпринималась попытка сыграть и с правыми патриотами, но те оказались непопулярны в обществе, идейно импотентны и неспособны договориться между собой. Левые идеи шире распространены и востребованы, левые имеют достаточно влиятельные СМИ и представительство в Федеральном Собрании, поэтому, хоть они и выступают с антизападных позиций, их использование Западом для разрушения внутриполитической стабильности в России оказалось в повестке дня.

В этом, кстати, ещё одна особенность информационной войны – действия твоего врага можно эффективно использовать как против него самого, так и против другого твоего врага.

В конечном итоге, информационная война – это борьба нескольких, в лучшем случае нескольких десятков способных генерировать нестандартные решения мозгов с такими же у оппонентов. Вся её внешняя часть, которую мы видим в СМИ – лишь техническое распространение сигнала людьми, большая часть которых вообще не понимают, что и зачем они делают.

Именно поэтому использование информационного оружия столь опасно. Если вам удаётся провести удачную информационную кампанию, люди, считающие, что сражаются с вами могут на деле эффективно вам помогать и разрушать собственное государство. Проигравшие информационную войну, выживают как люди, но исчезают, как народ.

Информационную войну нельзя предотвратить, остановить или окончательно выиграть. Её можно только выигрывать вчера, сегодня, завтра, здесь, там, всегда и везде. Это – вечный бой. И в дальнейшем, с увеличением информационных потоков и ускорением передачи информации, с разрастанием возможностей создания вертикальных и горизонтальных прямых и обратных связей, опасность неожиданного удара, с безопасной ещё вчера стороны будет только усиливаться.