Jacobin (США): Украина на краю пропасти

Социолог Владимир Ищенко был свидетелем протестного движения 2000-х годов, а потом стал видным аналитиком протестов 2013-2014 годов на Майдане. В интервью журналу «Якобинец» он размышляет о наследии Майдана и о событиях пяти последних лет, а также делает прогнозы о президентских и парламентских выборах, которые должны состояться в 2019 году.

Когда в 1991 году распался Советский Союз, экономика его бывших республик оказалась в состоянии свободного падения. Самая многонаселенная в СССР после России Украина не стала исключением: доходы населения и продолжительность жизни упали, а преступность резко выросла. Украина была одним из центров тяжелой промышленности в Советском Союзе, но в 1990-е годы ее промышленные предприятия скупали за бесценок люди, связанные с политическим руководством. С 1994 года главным в этом руководстве был бывший директор завода президент Леонид Кучма, который безуспешно пытался привлечь на свою сторону и Россию, и Запад.

На рубеже тысячелетий украинская экономика стабилизировалась, но большинство украинцев были по-прежнему безнадежно бедны, а бросающееся в глаза богатство немногочисленного меньшинства убеждало население в том, что богачи крадут национальные ресурсы. Постепенно Кучму стали считать символом этого воровства. В соседней России на смену хаосу и относительной открытости 90-х пришел новый самовластный порядок Путина, а политическую свободу там променяли на некую стабильность.

Постепенно стало ясно, что на Украине такой консолидации власти не будет. В декабре 2000 года была обнародована серия записей, из которых следовало, что президент Кучма обсуждал вопрос о похищении журналиста Георгия Гонгадзе и о сокрытии доходов от коррупции. Начались протесты, которые удалось подавить, и Кучма сохранил свое место. Но это создало условия для более масштабных протестов, или так называемой «оранжевой революции», случившейся четырьмя годами позднее после подтасовок на президентских выборах 2004 года, которыми занимался назначенный Кучмой себе в преемники Виктор Янукович. Провели повторное голосование, и власть перешла в руки прозападного президента Виктора Ющенко, при котором наблюдался определенный экономический рост в сочетании с усилением неравенства. А в 2008 году грянул финансовый кризис, из-за которого простые украинцы еще больше обнищали. На следующих выборах в 2010 году Ющенко проиграл воспользовавшемуся этой ситуацией Януковичу. Дав понять, что он подпишет соглашение об ассоциации с Евросоюзом, Янукович осенью 2013 года поддался давлению (и стимулированию) Путина и передумал. Демонстранты снова вышли на киевский майдан Незалежности (площадь Независимости), в результате чего президент был отстранен от власти.

Джо Пломмер (Joe Plommer): В конце февраля 2014 года, когда власть в Киеве взяла в свои руки пост-майданная временная администрация, вы написали, что новое правительство может еще больше усугубить бедность и неравенство, которые «формируют основу всепроникающей коррупции на Украине». Вы говорили, что «социально-экономические требования Майдана были подменены неолиберальной повесткой новой власти». Каковы были эти требования, и достигнут ли какой-нибудь прогресс в их выполнении?

Владимир Ищенко: Слово «требования» — это не лучшая формулировка. Было бы вернее и точнее вести речь о недовольствах. То недовольство, которое вывело украинские массы на улицы в 2013 году, носило социально-экономический характер. Проведенные среди протестующих на Майдане опросы показали, что больше всего народ нацелен на борьбу с коррупцией. Многие также связывали с Европейским Союзом свое стремление улучшить жизненные условия, получить работу, вести «нормальную» жизнь. Но проблема заключалась в том, что это недовольство не было изложено в виде четкой прогрессивной программы действий. А участие в этом движении принимали самые разные силы, от правых до крайне правых.

Конечно, протесты на Майдане повлекли за собой массовую мобилизацию простых граждан. Но определенные организации сыграли особую роль в этом сплочении масс и в координации крупного протестного движения в разных регионах. В организованную часть майданной коалиции вошли три оппозиционные партии. Две из них — это партия Тимошенко и партия Кличко. То, что их проще узнать по именам лидеров, а не по идеологии, само по себе очень многое говорит об украинской политике. Прежде всего, эти партии представляют интересы конкретных промышленно-финансовых групп (очень часто их расплывчато называют «олигархами»). В политическом плане они большие оппортунисты, и в ходе борьбы за власть прибегают к различным популистским приемам. Но придя к власти, они берут на вооружение неолиберализм. Но третья партия была более идеологизированной; это крайне правая партия «Свобода», объединяющая радикальных украинских националистов. Более оголтелые, но маргинальные группировки радикал-националистов объединились под зонтиком «Правого сектора». А еще было несколько небольших, но пользующихся поддержкой Запада неправительственных организаций. Часть из них сосредоточилась на защите прав человека, часть на осуществлении неолиберальных реформ, а остальные посвятили себя борьбе с коррупцией.

Ни эти неправительственные организации, ни партии не могли сформулировать прогрессивную и основанную на принципе равенства повестку. С самого начала было ясно, что даже прогрессивные либералы находятся в меньшинстве, не говоря уже о социалистах. Они были слабо организованы, не обладали серьезным влиянием ни на протесты, ни на их идеологическое оформление. Наверное, они были важны в том плане, что привлекали к протестам внимание западной аудитории, которая, выдавая желаемое за действительное, сосредоточилась на самых прогрессивных элементах этого движения, не придавая особого значения более мощным реакционным силам. С самого начала было ясно: если протесты на Майдане будут успешными, они приведут к власти оппозиционные партии правого толка.

За прошедшие пять лет мы увидели, что Украина стала беднее. МВФ недавно обновил свою статистику по ВВП на душу населения, и Украина оказалась на последнем месте в Европе. Ниже нее только страны центральной Африки и Юго-Восточной Азии. Украина — самая северная страна глобального юга, причем не только в плане экономической статистики. Ее экономическая структура также более типична для стран третьего мира: она ориентирована на экспорт и сосредоточена в основном на сырье. Но в отличие от Юго-Восточной Азии, в этой стране наблюдается не индустриализация, а деиндустриализация. Дело в том, что самым передовым предприятиям украинской промышленности, которые в основном обслуживали рынки бывших советских республик, навредила углубленная и всеобъемлющая зона свободной торговли с Евросоюзом, потому что они в основном неконкурентоспособны на мировых рынках. Значительная часть таких предприятий находится в Донбассе, где продолжается война.

Да и украинская политика, судя по всему, не продвигается в сторону европейских норм. В политике основного направления главенствуют олигархи. Им же принадлежат все основные телеканалы страны. А независимые СМИ оттеснены на обочину. Военизированные организации играют в украинской политике такую роль, какая невозможна ни в одной другой европейской стране. В этом отношении Украина больше похожа на центральную Африку или на Латинскую Америку.

— Когда протесты на Майдане достигли своего пика, вы написали, что «движение Майдана должно решительно порвать с крайне правыми», и предупредили, что хотя «крайне правые не имеют на Майдане численного превосходства… неофашисты стали нормой, превратившись в легитимную составляющую этого движения». В какой мере ультранационалистам удается удерживать этот плацдарм?

— Крайне правые не сумели воспользоваться протестами, чтобы закрепиться в парламенте. «Свобода» в 2014 году потеряла несколько мест, а «Правый сектор» (запрещенная в России организация — прим. ред.) вообще не прошел в парламент. Но у них есть шансы на парламентских выборах, назначенных на осень 2019 года. В рядах крайне правых партий уже идут разговоры об объединении в общий националистический блок, у которого появится очень солидный шанс пройти в парламент. (Правда, пока они не договорились о кандидатуре для выдвижения на президентские выборы, которые состоятся уже скоро).

Многие утверждают, что все эти разговоры об украинских фашистах и крайне правых не более чем российская пропаганда, поскольку эти силы не представлены в парламенте. Но это неправда. На внепарламентском уровне радикал-националисты стали гораздо сильнее. Ни одна партия, ни одна коалиция либеральных неправительственных организаций не в состоянии вывести на улицы столько людей, сколько каждый год в важные даты выводят украинские националисты. Это день Украинской повстанческой армии (запрещенная в России организация — прим. ред.), ставший на Украине государственным праздником (до Майдана такого не было), это день рождения Степана Бандеры (лидер украинских националистов в годы Второй мировой войны и руководитель движения, проводившего этнические чистки поляков на западе Украины, а также сотрудничавшего с нацистами в Холокосте). Националисты собирают на такие сборища десятки тысяч людей, и это несопоставимо с тем, что могут сделать либералы.

Радикал-националисты также имеют на руках оружие, а с началом войны в Донбассе они сформировали многие из самых известных добровольческих батальонов. Самым важным является «Азов», который был создан как батальон, а сейчас разросся до полка. В 2014 году это были в основном независимые, автономные силы, но постепенно правительство постаралось включить их в состав официальных правоохранительных органов. Сегодня «Азов» официально является полком в составе Национальной гвардии. Это было необходимо, чтобы хоть как-то взять данные части под контроль властей, но в итоге мы получили убежденных националистов, находящихся в официальных правоохранительных структурах. Это чревато многочисленными опасными последствиями. Например, как полиция будет относиться к нападениям националистов на меньшинства? Она сейчас не вмешивается активно в их действия, а иногда даже помогает националистам и обвиняет их жертв. Это всего один пример. И конечно же, такая ситуация помогает скрывать преступления крайне правых. Сегодня заместителем начальника национальной полиции является бывший неонацист, ранее занимавший должность заместителя командира «Азова». Безусловно, когда такой человек занимает столь высокий пост, это совершенно очевидно дает выгоды «Азову» и прочим радикальным националистам.

Некоторые либералы пытаются доказать, что националисты на Украине не имеют никакого значения, что они не у дел, что они не представлены в парламенте — в отличие от таких сил как французский Национальный фронт и немецкая «Альтернатива для Германии». Они говорят: «Вы посмотрите, Ле Пен получила более 30% на выборах, а украинские националисты даже не сумели пройти в парламент!» Но можно задать вполне логичный вопрос: а сколько батальонов у Ле Пен? Ни одного. Здесь же у каждой более или менее значимой крайне правой партии есть собственное вооруженное формирование. А это очень важный фактор в случае начала крупного политического кризиса. Они могут воспользоваться этим ресурсом — если не для захвата власти, то для оказания влияния на состав правительства и на результаты выборов.

Среди либералов существует сильная тенденция не признавать эту проблему, оправдывать националистов, принижать степень опасности, потому что в противном случае это будет на руку российской пропаганде. Это очень опасная позиция, помогающая покрывать жестокости националистов. Возмущает то, что респектабельные либеральные СМИ, такие как украинская служба Би-Би-Си, благожелательно рассказывают в эфире о неонацистской террористической группировке C14, которая занимается в основном запугиванием и преследованием оппозиционных журналистов, блогеров и граждан. В 2018 году эта группировка осуществила серию нападений на цыганские таборы. И о ней пишут и говорят в основном с симпатией и сочувствием. А журналисты из ведущих средств массовой информации пытаются оправдать их действия, выгораживают их, заявляя, что они просто делают то, чем не занимается государство. Государство не подавляет эту «пятую колонну», этих пророссийских сепаратистов, в связи с чем молодые «радикальные патриоты» просто выполняют его работу. И конечно, это провоцирует крайне правых на еще более жестокое насилие.

Эту проблему очень трудно довести до сознания западной аудитории, потому что всегда находятся так называемые «друзья Украины», которые нападают на тебя, называя российским пропагандистом. На самом деле, когда местная оппозиция радикальному национализму на Украине настолько слаба, западные неправительственные организации, международные организации и даже правительства западных стран могли бы, по крайней мере, поднять вопрос о нарушениях прав человека. Например, они очень требовательно относятся к Украине в вопросах коррупции, заставляя правительство создавать систему антикоррупционных органов. Однако они не используют свои рычаги влияния для осуждения радикальных националистических группировок, которые совершают насилие над политическими, гендерными и этническими меньшинствами.

— В ноябре прошлого года вы заметили, что крайне правая партия «Свобода» (а также «Правый сектор») вполне могут критиковать новое правительство не только с националистической платформы, но и за ухудшение экономической ситуации. На самом деле, крайне правые очень часто сочетают жестокий фанатизм и довольно прогрессивные экономические требования. Они совершают жестокие нападения на цыган и прочие меньшинства, но одновременно с этим оказывают практическую помощь бедным слоям населения. Могут ли левые чему-то у них поучиться?

— Во-первых, важно понять, что радикальные националисты на самом деле не пользуются существенной поддержкой населения. Это может вызвать удивление, но они находят больше признания внутри гражданского общества, нежели в украинском обществе в целом — ведь многие из так называемых «украинских либералов» по сути дела являются просто умеренными националистами. Даже если крайне правые партии объединятся, их поддержат в лучшем случае 5-10% избирателей. Это будет поддержка, оказанная партиям. Уровень поддержки некоторых националистических идей будет выше. Причина такой низкой поддержки в том, что в политике господствуют олигархические партии, имеющие больше ресурсов, контролирующие СМИ и могущие вкладывать немалые деньги в избирательные кампании.

В 2014 году олигархические партии присвоили риторику национал-патриотов. В таких условиях не имело особого смысла голосовать за радикальных националистов, раз так называемые «центристы» говорили то же самое. Олигархические партии хорошо научились улавливать и завладевать социал-популистской риторикой. Похоже, что ни «Свобода», ни какая-то другая крайне правая партия не в состоянии предложить что-то, фундаментально отличающееся от высказываний партий, подконтрольных олигархам. Главный популист сегодня — это Юлия Тимошенко. Она же — наиболее вероятный победитель на президентских выборах. Эта женщина хорошо поднаторела в социал-популизме. Она критикует высокие цены и даже ведет разговоры об отказе от сотрудничества с МВФ. Если есть такие люди, давно уже присутствующие на украинской политической сцене, имеющие ресурсы и пользующиеся определенной поддержкой олигархов, то крайне правые не смогут предложить ничего кардинально отличного, даже если будут вести речь об общественном перераспределении.

Это хороший урок для левых. Часто говорят, что ведя речь о политике идентичности, западные левые забывают про материальные социально-экономические проблемы, и поэтому крайне правые одерживают верх, поскольку рабочие начинают все чаще отдавать свои голоса радикальным националистам, и все реже — партиям левой направленности. Украина же преподносит совсем другой урок: левые должны предложить реальную радикальную альтернативу в области социально-экономической политики, а не просто выдвигать некие несостоятельные популистские требования. Такого рода требования легко могут подхватить крайне правые и популистские партии. И если они сумеют лучше воспользоваться своими ресурсами и признанием, а также расположат к себе средства массовой информации, то вполне смогут переиграть левых популистов. Поэтому для левых очень важно разрабатывать устремленную в будущее, последовательную и прогрессивную по виду программу за радикальные социальные перемены.

Для украинских левых пример латиноамериканских левых, наверное, более актуален, чем уроки левых из Западной Европы. Мы не можем слепо копировать тактику и риторику Корбина, Берни Сандерса, «Подемоса» и СИРИЗы, потому что эти партии действуют в либерально-демократических режимах. Украинский режим точно не является либерально-демократическим — он становится все более авторитарным, националистическим и антикоммунистическим. В такой ситуации опыт латиноамериканских левых сил, которые в 1970-х и 1980-х годах вели борьбу против проамериканских правых диктатур (это была главным образом не вооруженная борьба, а формирование широких демократических фронтов), может принести нам гораздо больше пользы.

— Могут ли украинские левые научиться чему-то у крайне правых в плане взаимодействия на местах с самыми бедными украинцами?

— Я не уверен, что взаимодействие на местах с самыми бедными украинцами такой уж важный успех крайне правых. «Свобода», по крайней мере, попыталась сформировать подставные организации для проникновения в гражданское общество и для удовлетворения потребностей народа посредством своих идеологизированных организаций культуры и отдыха. Но я не уверен, что это важная составляющая их успеха.

Гораздо важнее готовность крайне правых к применению насилия и их соответствующие навыки. В целом украинская политика до Майдана была ненасильственной. До 2014 года у нас не было ничего похожего, скажем, на протесты французских «желтых жилетов». Это означает, что у двух поколений украинцев из числа родившихся после 1950-х годов нет никакого опыта прямого участия в массовых протестах с применением насилия. Самое жестокое событие на Украине до Майдана произошло в 2001 году во время оппозиционной кампании против тогдашнего президента Леонида Кучмы. Столкновения длились полтора часа, в основном между радикальными националистами и милицией, и в них участвовали максимум несколько сотен человек.

Но у радикальных националистов самый богатый опыт силовых действий среди всех протестных группировок и идеологических течений. Они воспользовались этими навыками во время протестов на Майдане, когда из-за жестоких репрессивных действий государственной власти и неспособности умеренной оппозиции предложить эффективную ненасильственную стратегию борьбы с правительством Януковича возникла благоприятная возможность для эскалации насилия. В этот момент вмешались радикальные националисты, и благодаря своим навыкам силовой борьбы, своей политической организованности и радикальной идеологии они стали силовым авангардом майданного движения. Насилие — это самый важный ресурс, лежащий в основе их ограниченной популярности и успеха. После Майдана они были готовы идти на войну, создавать батальоны, сражаться. Это помогло им получить признание в украинском гражданском обществе, и теперь эти люди «герои», воюющие за Украину.

Наверное, такая готовность к насилию была важнее, чем их работа с самыми бедными украинцами. Не могу сказать, есть ли у них вообще последовательная стратегия такой работы, и сделали ли они что-нибудь значимое в этом направлении.

— Поэт Сергей Жадан сказал недавно, что на Украине «левыми можно называть кого угодно; это очень хороший способ причинить боль». На самом деле, в ходе дискуссии с его участием директор известной неправительственной организации Александр Сушко попытался поставить знак равенства между крайне левыми и крайне правыми. Находят ли на Украине отклик попытки дискредитировать само представление о левых?

— В общем, да. Это довольно популярная позиция в гражданском обществе, которое обычно настроено крайне антикоммунистически. Когда власти начали политику декоммунизации, переименовывая названия улиц и городов, а также демонтируя оставшиеся советские памятники, общество не оказывало почти никакого сопротивления. Такая политика заложила основу для запрета Коммунистической партии Украины. Парадокс этого запрета в том, что данная партия не являлась коммунистической и не представляла никакой опасности. Она просто стала козлом отпущения, на котором легко можно было отыграться, и которого никто не хотел защищать. Большая часть украинского гражданского общества без долгих раздумий посчитала этот запрет приемлемым и оправданным, хотя под запретом оказалась крупная оппозиционная партия, что недопустимо в любом демократическом государстве. Еще в 2012 году эта партия набрала 13% голосов.

Левые сейчас — это прекратившие политическое существование правые, и поэтому их делают мальчиками для битья. Это пустой символ, которому некоторые группировки приписывают все плохое. Националисты очень часто критикуют левых, но для них «левые» это те, кто отстаивает права человека, права меньшинств, кто поддерживает ЛГБТ. Но субъективно большинство этих людей либералы, часто далекие от западных партий левого толка. Они обычно даже поддерживают популярные конспирологические теории о том, что левые за Россию и получают деньги от Кремля за свои действия по подрыву западных государств.

— С учетом того, с какой легкостью на Украине очерняют любую политику левой направленности, связывая ее с советским прошлым страны, может быть, новым левым организациям следует отказаться от традиционных левых символов и терминологии, создав новые языковые обороты и новую эстетику, чтобы с их помощью формулировать радикальные общественные требования?

— Проблема не только в эстетике, и это даже не проблема выбора левых, потому что коммунистические символы сейчас под запретом, и использование таких символов может стать основанием для уголовного преследования. Действительно, были нелепые случаи, когда люди получали два года условно, то есть, получали уголовное наказание, написав пару советских лозунгов в Фейсбуке. Это не система, но время от времени такое случается.

Из-за запрета коммунистической партии ее общественная деятельность сведена к минимуму. Общественная деятельность других левых организаций тоже минимальна. Трудно даже провести публичное мероприятие, не скрывая место его проведения. Обычно у нас бывает предварительная регистрация, где мы стараемся проверить людей, желающих прийти на наше мероприятие. Адрес мы даем только тем, в ком уверены и знаем, что они не радикальные националисты, и что они не раскроют место проведения мероприятия. Получается, что это наполовину подпольная деятельность.

Поэтому я не думаю, что проблема в эстетике, так как даже те организации, которые стараются быть как можно более проукраинскими и антикоммунистическими, апеллируя при этом к левым идеям, в основном не добиваются больших успехов. Они остаются такими же маргинальными, как и остальные левые. Наверное, проблема носит более общий характер: репрессивный политический режим, сильные военизированные организации правого толка, нехватка ресурсов, слабость профсоюзов и любых других прогрессивных общественных движений. Все это заключает политические левые силы в маргинальную нишу.

— 26 ноября на значительной части Украины было введено военное положение сроком на 30 дней. Сделано это было после того, как три украинских военно-морских катера подверглись обстрелу с российских кораблей. Как вы можете охарактеризовать причины такой ситуации, и как это отразится на президентских выборах, которые назначены на 31 марта?

— Сам по себе этот инцидент произошел либо из-за глупости некоторых его участников, либо из-за преднамеренной провокации украинских моряков, возможно, связанных с президентом. Даже если мы не признаем аннексию Крыма Россией и все ее последствия, мы не можем игнорировать реальность. А реальность заключается в том, что Россия контролирует Крымский полуостров и омывающие его воды Черного и Азовского морей. Однако в данном случае украинские катера попытались проигнорировать этот факт.

Но проблема не в том, что именно произошло, а в том, как это использовал президент. В тот же день он созвал совещание совета безопасности, на котором было предложено ввести военное положение. На следующий день парламент не принял первоначальное предложение — ввести военное положение на всей территории Украины сроком на два месяца — потому что в таком случае пришлось бы отложить выборы, назначенные на март 2019 года. Похоже, что западные лидеры, с которыми консультировался Порошенко, тоже были очень обеспокоены такой перспективой.

В итоге парламент проголосовал за введение военного положения только в половине украинских областей, граничащих с Россией, с Черным и Азовским морями и с Приднестровьем. В основном это те регионы, где большинство граждан настроено оппозиционно, и не поддерживает президента.

Некоторые политики заявили, что это победа украинского парламента, потому что он не допустил государственного переворота со стороны президента. Но дело в том, что в военном положении в любой форме не было никакой необходимости, так как нет серьезных оснований полагать, что угроза со стороны России будет нарастать. В последние годы было много случаев, когда украинская армия сталкивалась с реальными угрозами. Она понесла серьезные поражения в 2014 и 2015 годах, но тогда Порошенко не призывал ввести военное положение, потому что был заинтересован в проведении выборов и в стабильном финансировании со стороны МВФ. А сейчас, когда приближаются выборы, он после незначительного инцидента вдруг начал настаивать на объявлении военного положения.

Несмотря на это, довольно крупное большинство в парламенте поддержало закон о введении военного положения в несколько усеченной версии. Я полагаю, что для Порошенко это станет серьезным предлогом, и он пойдет на дальнейшие меры в этом направлении. У него появится стимул начать эскалацию в Донбассе или, что еще лучше, спровоцировать какой-нибудь кровавый инцидент в Одессе или Харькове. Это реально создаст атмосферу страха. Это также даст серьезные основания для переноса выборов, на которых у Порошенко очень мало шансов победить. Он крайне непопулярен. Опросы говорят о том, что Порошенко может не дойти и до второго тура, а если дойдет, то в любом случае проиграет любому из своих главных конкурентов.

Тем не менее, он пока не пошел на такие меры. Скорее всего, это вызвано зависимостью Порошенко от Запада или, по крайней мере, его уязвимостью, потому что именно на Западе президент хранит самые ценные свои активы. Запад четко дает понять, что он против продления военного положения. Это также говорит о том, что Кремль в большей степени делает ставку не на дестабилизацию Украины, а на победу на осенних парламентских выборах и далее таких политиков, которые будут более дружественно (или менее враждебно) относиться к России. Имея идеальную возможность спровоцировать Порошенко, усилить недоверие к президенту и к внепарламентской оппозиции с улиц, Путин, по всей видимости, больше заинтересован в выборах.

— В настоящее время фаворитом в предвыборной гонке является Юлия Тимошенко. У нее довольно противоречивые позиции. Она хочет, чтобы Украина сближалась с ЕС, но в то же время утверждает, что выступает против некоторых мер строгой экономии, на которых настаивает МВФ. Что она за человек?

— Она просто оппортунист и популист. С идеологической точки зрения она не такая уж рьяная сторонница ЕС и НАТО. Однако Тимошенко понимает, что основной электорат просто не признает и не примет никакой другой геополитической ориентации. Ей необходимо следовать этой линии, так как в противном случае Порошенко обвинит ее в пророссийских позициях, что он уже активно делает. Он вспоминает о том, как в 2009 году Тимошенко заключила газовую сделку с Путиным, которая в итоге оказалась невыгодной для Украины, за что правительство Януковича посадило ее в тюрьму.

Вот лишь один пример ее оппортунизма. Она понимает, какую политическую игру ведет Порошенко, но все равно проголосовала за военное положение. А иначе Тимошенко обязательно подверглась бы нападкам со стороны президентских троллей и лидеров общественного мнения, которые заявили бы: «Смотрите, она не патриотка, она за Россию, она играет на руку Кремлю» и так далее.

Другая проблема Тимошенко в том, что она непредсказуема, причем не только в плане взглядов на ЕС и НАТО. То же самое касается ее популистской риторики по социальным вопросам. Критиковать Порошенко легко, ведь никто не хочет платить больше за услуги ЖКХ и так далее, и совершенно очевидно, что большинство людей не желает политики строгой экономии, потому что люди бедны и не видят особых перспектив в этой стране. Но это не означает, что администрация во главе с Тимошенко займется реальным перераспределением. Последовательно и систематически она этого делать не станет, это точно.

Но если выборы состоятся, и если Тимошенко сможет бороться в более или менее свободной и справедливой обстановке, это будет хороший знак. В противном случае всем станет ясно, что нет перемен, нет никакой надежды. Порошенко, со своей стороны, выступает на исключительно националистической платформе. Его главный лозунг — это «Армия, вера и язык». Но возможность смены президента посредством выборов важна сама по себе, даже если Тимошенко не кажется более прогрессивным политиком.

— В конце 2015 года вы написали: «Левый фланг украинской политики пока вакантен, но это ненадолго». Это место снова занято? Появятся ли кандидаты в президенты, пусть и третьестепенные, которых можно будет с полным основанием назвать «прогрессивными»?

— Нет, к сожалению, нет.

Коммунистическая партия решила пойти на выборы, и она постарается найти некую техническую возможность для участия вопреки запрету. Но человек, который руководит этой партией с 1993 года — это ее неоспоримый лидер Петр Симоненко, у которого нет шансов получить серьезную поддержку. И мы даже не говорим о том, является ли коммунистическая партия по-настоящему прогрессивной — поскольку есть немало оснований считать, что она перестала быть таковой еще много лет тому назад.

В украинской политике нет никакого представительства левых. В действующем парламенте нет ни одной левофланговой партии, даже в самом широком понимании этого слова. Нет даже левых неолибералов. Нет левых оппортунистов и реформаторов. Более того, в парламенте нет ни единого депутата левоцентриста.

Похоже, на следующих выборах ничего не изменится. Мы увидим много флирта с социал-популизмом, но это вовсе не подразумевает политику равноправия. Лучшим исходом станет не надежда на перемены, а такая ситуация, в которой в стране после выборов не возникнет полная государственная несостоятельность. А такое вполне вероятно, с учетом созданного прецедента с военным положением, возможных фальсификаций на выборах и активности вооруженных военизированных формирований.

Это не дает особых надежд, но я считаю, что это объективно. Утрата надежды на левые силы означает, что страна теряет ощущение будущего. Хотя Украина и особенно ее молодежь заявляют о своей прозападной ориентации, на самом деле эта молодежь очень сильно отличается от молодежи Северной Америки и Западной Европы, которая все чаще придерживается левых взглядов, в то время как на Украине молодое поколение стоит на более неолиберальных и националистических позициях, чем люди старшего возраста.

— Вы призываете к возрождению на Украине интернационалистских левых сил. Могут ли такие призывы найти реальный отклик в нынешней политической атмосфере, или левым сначала надо вернуть себе роль ведущей силы украинского национализма?

— Основная проблема здесь даже не в перспективах левых сил на Украине, а в том, есть ли будущее у самой Украины. Государство ослаблено, общественные разногласия усиливаются, а это разрывает страну на части. Это вряд ли приведет к ливийскому или сирийскому сценарию, но риски довольно серьезны, что необходимо признать. Надо что-то делать, чтобы остановить эти тенденции. На таком фоне вопрос о том, какими должны быть наши левые, совершенно неактуален. Дело в том, что у нас их просто нет.

Мне лично кажется, что левые интернационалисты лучше левых националистов. Но это также проблема общего направления развития общества. Конечно, левые интернационалисты гораздо легче найдут общий язык с левыми Западной Европы и Северной Америки, им будет проще вступить в контакт, и они будут поднимать одни и те же проблемы. Если за границей к власти придут прогрессивные партии, это совершенно очевидно принесет гораздо большую пользу развитию международных связей Украины.

— Если посмотреть на мировую сцену, есть ли там какие-то конкретные общественные или политические движения, способные подать украинским левым практический пример?

— Как я уже говорил, для украинских левых наиболее актуален пример латиноамериканских левых сил. Конечно, мы должны учитывать очень важные различия между постсоветской страной и государствами Латинской Америки. Но по крайней мере, некоторые проблемы, с которыми они сталкиваются — а это проамериканские авторитарные режимы, олигархи, огромное неравенство, военизированные формирования правого толка — очень похожи на то, что мы переживаем сейчас. И на это украинские левые просто обязаны обратить серьезное внимание.

События в лагере западных левых сил также могут стать источником вдохновения, поскольку они показывают, что не везде реакция берет верх, что есть мощные политические силы с прогрессивной программой действий, что они могут всерьез побороться за власть. Для нас это важный аргумент, состоящий в том, что левые вполне легитимны и имеют право на существование. А у тех, кто видит в Европе нечто вроде образца для подражания, этот аргумент может найти глубокий отклик: раз в тех обществах есть левые силы, значит, они должны быть и у нас.

Это похоже на отзвук колониальной зависимости: нам нужны левые, потому что левые есть на Западе. Но здесь важно помнить: левые нужны Украине для ее собственного будущего, и мы не должны слепо копировать западные модели. Если мы хотим сохранить единство страны, нам нужно некое пространство для левой политики. Без нее страна может просто исчезнуть. Прогрессивные события на Украине маловероятны, но если их не будет, стране грозит полный крах.