Казус Павленского-Савченко
Постсоветская интеллигенция способна сострадать или ненавидеть исключительно по команде.
Российский акционист Петр Павленский написал об условиях содержания в стенах следственного изолятора Флёри-Мерожи, где он многие месяцы ожидает рассмотрения своего дела. Сравнивая французскую тюрьму с московской Бутыркой, россиянин пожаловался на невыносимые условия содержания и указал на бесчеловечное обращение к подозреваемым со стороны местного персонала.
«Толпа из 5–10 надзирателей валят на пол, душат, чтобы хрипел, выворчивают руки, перетягивают наручниками сзади так, чтобы рассекалась кожа на запястьях, выкручивают ноги как будто хотят узел от бельевой веревки сделать, потом тащат, сдавливая шею и заламывая запястья, армейскими ботинками давят босые ноги, по возможности вдавливают в стену щитом или передавливают им ноги…
Меня вернули на спецблок, в изоляцию. А спецблок для меня это то же самое, что карцер. Очевидно, что администрация издевается надо мной. Каждый раз они создают условия, чтобы какой-то аспект был неприемлем», — рассказал россиянин в своем письме, который опубликовала на фейсбуке его жена.
Свидетельства Павленского не содержат в себе никаких преувеличений. Буквально на днях одно из старейших печатных изданий Франции — газета «Юманите» — опубликовала статью о серии самоубийств, которые случились недавно в этом французском СИЗО.
«7 августа служащие тюрьмы Флёри-Мерожи обнаружили повешенным в своей камере мужчину 48 лет. За минувший год для самой большой европейской тюрьмы это стало уже двенадцатой смертью, десять из которых были самоубийствами. Причиной этих смертей стал высокий процент (143%) переполненности тюрем и катастрофическая нехватка персонала. Бездеятельность тюремных служащих оказывает непосредственное влияние на условия содержания под стражей и психическое состояние заключённых», — сообщает французская газета.
И это дает основания полагать, что жизнь и здоровье акциониста Павленского, по-видимому, действительно находятся в этих условиях под реальной угрозой.
В эти же дни в Украине опубликовали материалы дела еще одной узницы СИЗО — депутата Надежды Савченко — из которых становится ясно, что она стала жертвой бесхитростной, и совершенно осознанной провокации со стороны власти.
Судя по записям разговоров, беседовавший с Савченко провокатор настойчиво склонял ее к силовому выступлению против украинского государства — чтобы записать ее невнятные ответы на диктофон и составить на их основе знаменитое дело о попытке силового переворота.
Адвокаты Надежды постоянно указывают журналистам на этот факт — но украинские и европейские СМИ, которые почти три года создавали пропагандистский культ политзаключенной Савченко, сразу же потеряли к ней интерес — точно так же, как это случилось с Петром Павленским, когда за ним закрылись ворота «правильной» французской тюрьмы.
По сути, истории этих разных людей рассказывают нам об одном и том же — а именно, о современных формах тоталитарного сознания, которое формируется через медиа, и позволяет переключать общественное мнение практически в любом возможном режиме — так же быстро и просто, как вы переключаете пультом каналы вашего телевизора.
Когда Павленский поджег двери главного здания ФСБ в Москве, он в одночасье стал подлинным героем европейских и постсоветских медиа.
Неглупые люди называли его «настоящим художником», а общественность требовала немедленно прекратить репрессии против акциониста — хотя, как известно, они, в итоге, так и не состоялись. Павленскому легко простили скандальные обвинения в попытке изнасилования московской актрисы.
А когда он творчески пообщался в Киеве с представителями одиозной нацистской группы, среди которых были замечены убийцы известного журналиста Олеся Бузины, либеральные журналисты комментировали это исключительно в духе бессмертной сентенции: «он художник, и он так видит».
Казалось, все это было только вчера. Но после того, как Павленский поджег дверь французского банка и очутился в местном, европейском СИЗО, о нем забыли буквально во мгновение ока.
Цитата из последнего романа Виктора Пелевина — о том, что русский художник нужен прогрессивной общественности только «в плену у ФСБ», — оказалась скучной реальностью. Никто из либеральных поклонников этого человека не озабочен сейчас его положением, медиа полностью утратили к нему интерес — и чтобы бы не случилось с Павленским в стенах Флёри-Мерожи, это уже не вызовет какого-то сверхсерьезного резонанса. Хотя этот резонанс, несомненно, имел бы место, если бы Павленский писал свои жалобы из Бутырки.
История Надежды Савченко рассказывает нам ровно о том же — а именно, о двойных стандартах современной либеральной интеллигенции.
Все те же неглупые люди, которые прежде именовали Надежду геройской политзаключенной и жертвой режима, равнодушно относятся к тюремным протестам и голодовкам украинской «летчицы», которая оказалась сейчас в другой, на этот раз украинской тюрьме. Теперь они старательно делают вид, что им никогда не было дела до этой Савченко.
Или же прямо требуют для нее сурового приговора за участие в антиукраинском заговоре — хотя обвинения против Надежды шиты белыми нитками толщиной с морские канаты.
Все это — не повод для ернической иронии и злорадного зубоскальства. Перед нами по-настоящему страшная история: ведь казус Павленского-Савченко показывает, что прослойка современной интеллигенции, которая мнит себя самой передовой, образованной и свободной частью нашего общества, на самом деле, представляет собой толпу манипулируемых людей, которые сострадают и ненавидят исключительно по команде, ориентируясь на модные медийные тренды, с вирусными хэштегами и мобилизующими фотографиями на аватарках.
Как результат, вчерашние герои все чаще становятся изгоями в угоду текущей политической конъюнктуре. Использовавшая их образы пропаганда тут же оборачивается против этих людей, а бывшие сторонники с легкостью отрекаются от вчерашних кумиров, беспощадно бросая их в тюремных застенках — даже те, кто годами зарабатывал на защите Савченко и Павленского грантовые деньги и политический капитал.
Под видом борьбы с тоталитаризмом в обществе продвигается его гламурная, осовремененная, продвинутая версия, в основе которой лежит ничем не прикрытое, и даже не припудренное французской косметикой двоемыслие — как понимали его герои известной антиутопии Оруэлла.
Увы, но сюжет его старой книги все больше походит на нашу реальность.
