Украина: Ужасный конец в формате ужаса без конца

На днях на телеканале «1+1» рассказывали об украинских корнях актера Леонарда Нимоя, который родился в Бостоне, в семье еврейских беженцев из Волынской губернии и больше всего известен благодаря роли в сериале Star Trek.

Как известно, он сыграл там вулканца Спока — представителя вымышленной космической расы, который анализирует окружающую реальность исходя из формальной логики, почти не замутненной осадком чувств и эмоций.

В этом было немало иронии — и не только из-за комичной попытки вписать американского актера в пантеон украинских знаменитостей вслед за Энди Уорхолом или миллиардером Прицкером, избранным на днях губернатором Иллинойса.

Если бы вулканец Спок попробовал оценить результаты исторического пути независимой Украины, он наверняка испытал бы что-то вроде когнитивного диссонанса.

Бывшая советская республика, которая обладала в 1991 году колоссальным экономическим, научным и человеческим потенциалом, о чем нам подробно рассказывали тогда знаменитые руховские листовки, превратилась за неполные тридцать лет в самую бедную страну континента с деиндустриализованной экономикой, разрушенной инфраструктурой, стагнирующим образованием и полностью деградировавшей социальной сферой.

Человеческие потери Украины, где на рубеже девяностых проживало 52 миллиона граждан, сравнимы с населением далеко не самой маленькой европейской страны и давно превысили количество прямых и опосредованных жертв голодомора.

Причем темпы депопуляции постоянно растут, о чем вслух говорят как украинские, так и международные эксперты в области демографии.

Как результат, Украина стала чем-то вроде черной дыры континента — в большинстве случаев ее рассматривают как глубоко периферийную страну, которая поставляет на мировой рынок трудовых мигрантов, карпатский лес, контрабандные сигареты и нелегально добытый янтарь вместе с ручейками утекающего из зоны боевых действий оружия.

Но важно другое — все эти разрушительные процессы проходили под знаменем национального возрождения нашей несчастной родины. Корреляция была слишком явной — страна скатывалась в пропасть по мере растущей популярности национализма, который как будто бы ставил своей целью благополучие и процветание украинской нации.

Украинцы жили все хуже и хуже, но каждый этап перманентного кризиса, который являлся следствием националистической и неолиберальной политики, только подпитывал националистические настроения, усиливая стремление к правильному «европейскому» капитализму.

И незнакомый с логикой Гегеля коммандер Спок вряд ли смог бы осмыслить этот трагикомический парадокс.

Что же случилось за эти годы с нашей страной? Этим вопросом задаются сегодня многие, пытаясь выделить тот момент, когда ее становление якобы пошло по неправильному пути.

Однако эти усилия тщетны, поскольку Украина развивалась именно так, как это было запрограммировано во времена рыночной реставрации девяностых.

Сформированная в те годы экономическая система была целиком построена на эксплуатации общественных богатств, накопленных в советский период — подчас крайне тяжелой ценой.

Наиболее ценные активы государственной собственности на глазах уходили в частные руки будущих олигархов, а постоянно беднеющее государство постепенно сбрасывало с себя непосильный груз социальных гарантий советского времени.

Хотя достаточно сильная оппозиция в лице парламентских левых партий до определенной поры сдерживала этот процесс — не в пример пережившей ельцинскую ломку России.

Новая экономическая и политическая реальность с неизбежностью создавала соответствующую идеологическую надстройку.

Ее основой явился своеобразный синтез рыночного фундаментализма, антикоммунизма и национализма, густо приправленный цивилизационными мифами и антипролетарскими предрассудками.

Эта крайне правая по своей сути идеология обозначила основную линию государственной пропаганды и вместе с тем стала настоящей гражданской религией новой украинской интеллигенции в широком спектре от откровенных нацистов до проевропейских умеренных либералов.

И она вполне доказала свою эффективность в смысле политического господства над жестоко пострадавшим от «реформ» обществом.

«Постсоветский национализм — это механизм управления и контроля в руках правящего класса», — писали мы почти десять лет назад, в 2009 году. Было очевидно, что национализм позволяет трансформировать социальное недовольство в ксенофобские предрассудки, перенаправляя его в сторону «врагов нации».

По мере углубления кризиса, на этапе истощения советских ресурсов, националистическая идеология оставалась последней возможностью удерживать в послушании стремительно беднеющие массы, вдобавок используя их протест в собственных политических целях.

Сила национализма оказалась поистине колоссальной, что мы в общем-то и увидели по итогам победы Евромайдана.

Ведь, несмотря на ненависть к своим олигархам, украинцы в очередной раз помогли им прийти к власти, а затем защищали ее стабильность ценой собственного благосостояния и своей жизни, под истерические лозунги вечной войны с агрессором.

Этой же задаче способствовал антикоммунизм, который-де-факто является сейчас официальной идеологической доктриной украинского государства.

Демонизируя советское прошлое и представляя левых в качестве извечной пятой колонны Кремля, правящий класс стремился дискредитировать антикапиталистическую альтернативу как таковую, чтобы украинцы в принципе не представляли себе возможности построить какую-то другую, нерыночную, действительность.

Жителям нашей страны постоянно рассказывали о реальных и вымышленных преступлениях советской эпохи, приводили тысячи примеров несостоятельности левой идеологии — в географическом измерении от Китая до Кубы.

И поясняли: очевидные несправедливости существующего строя все равно лучше попыток «вернуться в совок», под которыми обычно понимаются самые робкие попытки приостановить процессы приватизации или хотя бы сохранить уцелевшие социальные льготы.

Все это накладывалось на геополитические коллизии, в силу которых Украина стала разменной картой в конкурентной борьбе между США, Евросоюзом и полупериферийной Россией, решившей побороться за влияние на постсоветском пространстве.

Украинский национализм придавал этому противостоянию характер цивилизационной борьбы просвещенного Запада и варварского Востока, объявляя нашу страну естественным барьером европейской культуры на пути постоянно угрожающей ей Орды.

Государственные элиты добровольно приняли вассальные обязанности по отношению к заокеанским сюзеренам, поскольку их капиталы были размещены в иностранных банках, а акции торговались на фондовых биржах Люксембурга и Лондона.

Что же касается национальной интеллигенции, она видела в «западном мире» сказочный Авалон — царство справедливости и прогресса, по пути которого должна пойти Украина.

А всякая критика глобальной системы капитализма, любые попытки указать на ее противоречия и проблемы сразу отбрасывались под ярлыком коммунистической пропаганды.

Эта простодушная идеализация новой версии «старшего брата» сыграла с украинцами злую шутку.

Провинциальные украинские интеллектуалы принимали мировую историю исключительно в ее неолиберальной трактовке. Они считали империализм пропагандистской выдумкой коммунистов, распространяя это понятие исключительно на Россию, и потому не осознавали, что политическая поддержка со стороны ведущих демократий планеты, как правило, не приносит демократию в зависимые от них страны.

Американское правительство десятилетиями поддерживало правые диктатуры в Латинской Америке, Африке и Юго-Восточной Азии.

Нищие коррумпированные режимы и людоедские исламистские теократии всегда считались приемлемыми союзниками, если их можно было использовать в борьбе против политического врага.

Случай Украины полностью укладывается в канву давно опробованной политики по отношению к своим стратегически важным колониальным доминионам.

Каким бы вороватым и недемократичным ни было сформированное по итогам Евромайдана правительство, какими бы явными ни были преступления де-факто подконтрольных ему нацистов, украинская власть всегда может рассчитывать на покровительство коллективного Запада.

Бесконечная война и страдания масс никак не влияют на этот прагматический подход европейских и американских политиков, который в принципе не учитывает интересы самих украинцев, сколько бы они ни твердили об общей цивилизационной судьбе европейских наций.

Нужно ясно осознавать: европейские чиновники и США готовы бесконечно гальванизировать полностью обанкротившееся государство, используя его как источник ресурсов, рынок сбыта и удобный наступательный плацдарм в продолжающейся геополитической войне.

Это обстоятельство позволяет законсервировать украинский кризис на непредсказуемо долгое время. Наши патриотические правители будут прилагать для этого все усилия, поскольку они опасаются ответственности за результаты своего правления Украиной.

Отлаженная машина государственной пропаганды, которая по-прежнему эксплуатирует националистическую риторику, позволяет удерживать контроль над деморализованным и запуганным обществом. Через пять лет после Майдана в стране не осталось никакого достоинства.

Украинцы послушно сносят повышение тарифов и понижение качества своей жизни, а представители власти могут позволить себе самые глумливые и скандальные фразы — вроде того, что коррупция помогает борьбе против Путина, заведомо зная, что общество проглотит любое унижение, которое прольется на него сверху.

Хуже всего, что в Украине не осталось общественно влиятельных сил, которые могли бы стать субъектом политических перемен, объединив вокруг себя пострадавшие от неолиберальной политики массы.

Политическая оппозиция деморализована и зачищена, левые партии запрещены и не могут легально работать в условиях прессинга со стороны сотрудничающих с властью националистов, профсоюзы не имеют никакого влияния, занимаясь локальной и заведомо проигрышной борьбой на нескольких предприятиях огромной страны.

Деиндустриализация привела к окончательному размыванию рабочего класса, который люмпенизируется и уходит в прошлое вслед за закрытыми или стагнирующими предприятиями.

Трудоспособное население ищет выход в массовой трудовой миграции, а либеральная интеллигенция, которая зачастую выступает в других странах агентом борьбы за демократические права, почти не отличается по своим взглядам от ультраправых, послушно принимая идеологию национализма и милитаризма.

Страна стремительно проходит невидимые точки невозврата.

Новые поколения украинцев стабильно уступают в образовательном уровне своим предшественникам, а политические взгляды молодых украинцев формируются в атмосфере ненависти, при тотальном господстве исторической мифологии, что изначально превращает их в электорат правых партий и пушечное мясо будущих войн.

Профессиональное образование и наука находятся на грани уничтожения, так что в случае возрождения закрытых в националистическую «пятилетку» заводов для них почти не останется рабочих и инженерных кадров.

Впрочем, это возрождение практически невозможно, ведь прежние рынки бывших гигантов авиакосмического машиностроения давно поделены конкурентами, и безнадежно отставшая в научно-техническом плане Украина уже не может рассчитывать на их возвращение.

Даже сравнительно успешный аграрный бизнес серьезно страдает от нестабильности и криминализации общества, что ежегодно приводит к самым настоящим битвам за урожай.

Под вопросом элементарное наполнение бюджетных и пенсионных фондов, ведь в условиях массового исхода трудоспособного населения страна приучается жить за счет расхищаемых властями кредитов, которые тоже надо будет вернуть в ближайшие годы.

Украина была целиком сформирована в период советской эпохи как мультикультурная, передовая, индустриально развитая страна, и процесс декоммунизации вполне логично приводит к ее медленному распаду.

«Ужасный конец в формате ужаса без конца», — этот афоризм, который прозвучал когда-то в одной из наших статей, достаточно точно отражает будущее Украины — медленный процесс увядания и регресса.

Неизбежная катастрофа не будет одномоментной — быструю смерть тоже надо иногда заслужить. Люди имеют свойство приспосабливаться к постепенно ухудшающимся условиям жизни, привыкая к тому, что раньше показалось бы им невыносимым. И они продолжат уезжать из вымирающей, стагнирующей страны, которая все равно будет вписана в схемы глобального рынка — пускай даже через какие-то специфические разновидности уродливого, полукриминального бизнеса.

В подобной ситуации нет ничего нового — многие страны Ближнего Востока или Центральной Африки существуют в таком режиме годами, причем в их столицах нет недостатка в дорогих отелях, лимузинах, ночных клубах и модных хипстерах.

А сам этот процесс может растянуться на несколько поколений, если субъекты глобальной политики однажды не превратят Украину в поле битвы нового мирового конфликта.

«История имеет способность время от времени устраивать ловушки и заводить в глухие углы», — написал незадолго до Майдана Сергей Жадан, имея в виду судьбу украинских левых, которые были изначально назначены на Украине на роль внутреннего врага.

Мои товарищи обиделись на эти слова поэта, хотя он был совершенно прав.

Жадан не учел только одного — отсутствие левой альтернативы националистическому и неолиберальному курсу всего лишь говорило о том, что Украина сама находится в ловушке истории, которая и захлопнулась пять лет назад по итогам Евромайдана — с громким звуком орудийного выстрела или падающей вниз могильной плиты.

«Все ли так плохо?» — спросит уставший от чернухи читатель, которому обычно хочется получить хотя бы призрачный намек на надежду.

Возможно, все даже хуже, поскольку темпы охватившей страну катастрофы усиливаются быстрее, чем мы прогнозировали в 2014 году. Однако это не повод отказываться от борьбы за будущее своей родины.

Сейчас для этого существует единственный способ — объединение всех общественных сил, выступающих за прекращение войны и политическую демократизацию Украины.

Создать такой альянс очень сложно — этому мешает растущее давление властей и мелочные дрязги между противниками националистического режима. Однако другого пути нет. Оказавшись в ловушке, мы можем выбраться из нее только вместе, объединив наши усилия.