Захар Прилепин: «Дед, я за тебя»
Четверть века размывалось понятие Родины, всё это признавалось отсталым, дремучим, ненужным: ведь весь мир открыт и все люди — братья.
Впрочем, если верить Голливуду — у кого-то Родина всё-таки оставалась, и для этих людей далеко не все люди были братьями, но, напротив, целые народы иной раз записывались в злодеи.
Забавно было наблюдать, как русского пьяного татуированного злодея медленно, словно бы нехотя, сменял злодей китайский, затем сербский, затем северно-корейский, затем какой-то невнятный араб (приходилось вечно гадать: откуда он? из Афгана? из Ирака? Да какая, впрочем, разница…)
В промежутках между арабами и сербами, скорей по привычке иногда появлялись русские, или кубинцы, а потом снова русские, — потому что противник всё-таки должен быть узнаваемым.
Короче, они вызвали духов. Духи ожили.
Русский человек вдруг понял, что его развели.
Да, есть большой и открытый мир, есть международное сотрудничество и прочие оффшоры, есть возможность лететь за море, чтоб полежать на пляжу, — однако, и это очевидно, никто в мире не действует вопреки своим интересам. Вопреки своему языку и своему кошельку.
Своему, наконец, избирателю.
Если ты хочешь что-нибудь получить у белых богатых людей — отдай им немного своей независимости.
Многим народам пришлось делать этот выбор.
Один мой знакомый румын, смеясь, говорит: о какой независимости может идти речь, если моя страна не вправе назначить собственную цену на хлеб? Нашу цену на хлеб назначают в Брюсселе.
Россию долго тяготила её собственная независимость.
Приходилось контролировать оба полюса, тихие и ледяные океаны, держать разнообразных специалистов на всех континентах планеты.
Казалось, что надо всё это оставить — и тогда заживём.
Специалисты вернутся домой, денежки останутся в кармане; да и космос этот — зачем он, чего мы там не видели?
Оставили всё, что могли, отдали Байконур под пастбища, и вроде зажили…
Но не сказать, что зажили ровно настолько хорошо, насколько оставили.
И самое главное: как-то расхотелось себя уважать.
Сложно себя уважать только за то, что ты можешь сразу три кредита оплачивать.
Хочется что-нибудь такое иметь, что твоё навсегда — и, более того, является чем-то большим, чем ты сам.
Память о победе пробудилась не в тот момент, когда наша жизнь была пуста и бесстрастна.
Напротив, она явилась в те дни, когда русский мужик взял в руки оружие и оказался лицом к лицу со смертью — на счастье, за пределами страны.
Пришло упрямое осознание: если мы отсутствуем везде — война вовсе не прекращается.
О, нас почти убедили, что мы несём ответственность едва ли не за каждый выстрел, прозвучавший в прошлом веке, но вдруг выяснилось, что если мы вообще не стреляем — континенты всё равно горят, страны разваливаются, а военные базы вокруг нашей страны растут, как грибы.
Откуда ни возьмись явилось скорбное знание, что фашизм — это не фриц из чёрно-белого советского фильма, а насущная и назойливая реальность: он ожил, он смотрит.
Оказалось, наконец, что никто нашу собственную независимость на себе не утащит.
Только частями и только в свой собственный дом, подальше от нашего.
Дед, помогай! — сказал русский человек, и взвалил это крест на себя.
Бессмертный полк — не карнавал, и не попытка быть гордым чужим стомиллионным подвигом — а явная демонстрация нынешнего нашего достоинства, нашей чести и нашего мужества: мы тоже сможем, мы готовы.
Каждая семья несёт портрет своего деда, все его морщины, все его медали — это выглядит как личное знамя. И все эти знамёна составляют огромное знамя Родины.
По подсчетам демографов потери в Отечественной войне составили 11 процентов населения СССР. Учитывая то, что среднестатистическая семья состоит из четырёх человек, то выходит, что почти половина семей в стране потеряла ближайших родственников. Половина!
У нас в каждом доме — по знамени.
Кто вправе нам отказать гордиться этим?
День 9 мая — это не венки, и не салют, и не сто, и не двести-а-давай-ещё-по-пятьсот-грамм.
Это день мобилизации.
День когда совсем уже почти распавшаяся страна встала плечом к плечу, и вдруг вспомнила:
мы — есть, мы — народ.
Всякий, как разделяет с нами вкус и горечь, и счастье этой даты — наш брат.
Всякий, кто предаёт и презирает её — наш враг.
Мир разноцветен, но прост.
Мы — со всеми своими грехами, со всей своей уставшей, покосившейся, сложной и диковатой страной, — на стороне добра.
Дед знает, о чём речь.
