Украинский кризис среднего возраста

Недавно мне довелось посетить в течение нескольких дней Москву и Петербург. Возвращаясь обратно в Донецк, я вдруг поймал себя на мысли о том, что представления значительного числа украинцев, особенно их патриотической части, о России существенно отстают от реалий.

А если быть точным, то как минимум на 20 лет. Примерно так же, как сегодня Киев отстает в своем развитии от Москвы.

Вполне расхожим на Украине является стереотип о том, что Россия – полуразрушенная страна с чудовищными экономическими проблемами, острыми внутренними конфликтами и самыми мрачными перспективами в ближайшем будущем. То есть такая, каковой была году эдак в 1995 или 1996-м.

Это жителю России очевидно, что все обстоит иначе, и даже не всегда понятно, как же можно этого не видеть. А вот для многих украинцев время как бы застыло. Застыло в 90-х.

Почему так происходит, я попробую пояснить ниже. Но сразу стоит отметить, что, судя по всему, подобное отставание в восприятии действует и в отношении Европы.

Той же части украинского общества Европа представляется на пике своего развития, которого она как раз и достигла примерно к 1990-м годам. Непрерывно прирастающий территориями, богатеющий и лишенный противоречий ЕС видится на контрасте с погибающей Россией. Примерно так дело и обстояло, но вот только было это 20 лет тому назад. Другими словами, происходит сравнение между объективно одним из лучших этапов во всей истории Европы и одним из худших в истории России. Так почему же, несмотря на очевидную несостоятельность подобного восприятия, многие миллионы украинцев продолжают придерживаться подобных иллюзий?

По моему мнению, тут уже включаются механизмы психологической защиты, действие которых, судя по всему, может распространяться не только на отдельных личностей, но и на целые социумы.

В 1991 году Украина вышла из состава СССР высокоразвитой республикой, имея не только современную инфраструктуру, промышленность, энергетику, науку, но и отличный климат, выгодное географическое расположение, отсутствие долгов и сравнительно молодое население.

В набирающем силу обществе потребления крепла уверенность, что украинцы предназначены для лучшей жизни. И примером этой лучшей жизни, естественно, стал благословенный Запад, что, кстати, одно время широко наблюдалось и в бывшей РСФСР. Соответственно, весь негатив, то есть представление о том, как не нужно жить, был сконцентрирован на России. Тем более что 1990-е годы прошли на Украине очевидно менее болезненно, чем у ее северо-восточной соседки – без боев в центре столицы, войны на окраинах и реальных проблем с продовольствием.

Однако время шло, и уже примерно к 15-му году независимости стало очевидно, что большая часть потенциальных возможностей растрачена впустую.

Львиная доля промышленности и науки безвозвратно утрачена, политические и бизнес-элиты составились либо из особо ушлых и беспринципных продавцов рынков, либо из бывших советских функционеров, легко и непринужденно продавших все те идеи, которые позволили им добиться положения в советском обществе. Экономические кризисы следуют один за другим, а Европа и, главное, ее богатства все так же далеки, как в самом начале пути.

Согласно одной из психологических теорий, если человек не получает того, в чем он очень сильно нуждается, что стало своего рода стержнем его психики, он начинает незаметно для самого себя себя же и обманывать. Включаются механизмы психологической защиты, призванные подсластить горькую реальность. А иногда и заменить ее полностью. К примеру, законченный алкоголик может всерьез не признавать себя алкоголиком, считая им кого-нибудь другого, нередко даже гораздо менее пьющего человека. Иногда встречаются очевидно глупые для окружающих люди, которые тем не менее твердо уверены в своем уме и проницательности.

В первом случае такая защита называется проекцией, то есть приписыванием другому собственных черт, а во втором – интроекцией, то есть приписыванием уже себе тех черт, которых болезненно недостает.

Нечто подобное произошло и с украинским обществом.

Если заглянуть в украинскую статистику, можно поразиться, насколько много там будет показателей, более пристойных для какой-нибудь африканской страны – уровень преступности, смертности, качество дорог, доходы населения и т.д. Сходств тут очень много.

При этом в сознании впавших в проективное состояние все эти ужасы будут свойственны именно России. А если на Украине такое и будет замечаться, то не как характерные черты, но лишь как временные трудности, которые, несомненно, будут преодолены. Одновременно с этим срабатывает и механизм интроекции. Качества старой доброй Европы, многие из которых она и сама уже утратила либо и вовсе никогда не имела, такие украинцы приписывают своему обществу. Образованность, высокую культуру, большие перспективы, принадлежность к передовым мировым странам, может, и не в данный момент, но обязательно в скором времени – нередко такие достоинства украинец может приписывать своей стране.

Действуют подобные механизмы и внутри самой Украины.

Один из лучших и современных городов, уже бывших городов Украины, Донецк зачастую такие украинцы воспринимают как нечто крайне мрачное, убогое, запущенное. При этом Львов считают едва ли не лучшим городом Европы. А между тем любой сторонний человек, побывав в обоих этих городах, может легко убедиться, что по качеству инфраструктуры, чистоте, масштабу озеленения (в маловодной степи, кстати), состоянию систем ЖКХ, качеству дорог Донецк опережает Львов едва ли не на десятилетие.

Но все это остается тайной для такого украинца, и он искренне удивился бы, если бы оказался даже в нынешнем обстреливаемом Донецке. Между тем, даже уткнувшись носом в кучу львовского мусора, распространяемого теперь по всей стране, он будет вспоминать европейские ароматы кофе и круассанов.

В довершение ко всем этим эффектам и для их закрепления включается и механизм вытеснения.

Защитный механизм, позволяющий сохранять свои иллюзии. Состояние, в котором человек просто неспособен воспринимать факты, которые противоречат сложившемуся хотя бы относительному психологическому комфорту.

Заметить чистые улицы в Донецке или современные поезда собственного производства в России, или осознать, что отечественная наука разрушена безвозвратно (да и не была она никогда украинской, но советской), а лидерство по детскому алкоголизму вовсе не принадлежит русским, означало бы разрушить сложившийся баланс собственной психики. А в этом случае придется признать страшное – ответственность за собственное состояние и реальное катастрофическое положение дел. По сути, это означает впасть в состояние, которое на уровне личности можно сравнить с тяжелым кризисом среднего возраста.

Когда годы ушли, а ты не только не стал тем, кем хотел, но и понимаешь, что даже то, что ты о себе думал, было лишь иллюзией. В таком состоянии люди нередко ударяются в алкоголизм или просто прыгают в окно. Поэтому, когда нам приходится иметь дело с активными украинскими патриотами (не экстремистами, потому что там другая картина), то есть патриотическими обывателями, думаю, не лишним будет понимать вот эти вот особенности.

Владимир Путин, отвечая на Валдайском форуме на вопрос об Украине, повторил свой тезис о том, что считает русских и украинцев одним народом. «Нас сначала разделили, а потом стравили, но мы сами в этом виноваты и должны сами найти выход из этой ситуации», – отметил он.

На мой взгляд, если и существует из этой ситуации выход, то нужно искать ключи к разрушению описанных иллюзий, охвативших украинское общество. Но сделать это будет непросто.

Возможно, лишь дальнейшая катастрофа, которая разворачивается сейчас на Украине, сделает несостоятельность и пагубность этих иллюзий очевидными для всех.